Историк и социолог Бенжамин Нельсон полагал, что экзистенциальная философия двадцатого века своим появлением обязана «Толкованию сновидений» Фрейда.[4] В книге «Фрейд и двадцатый век» /Freud and the 20th Century/ он пишет: «Фрейду суждено было стать мостом между девятнадцатым и двадцать первым столетиями».[4; стр. 10, курсив наш] Сам Фрейд считал, что «Будущие поколения, вероятно, примут наследие психоанализа, в первую очередь, как науки о бессознательном – и уже потом как терапевтического метода».[2; стр. 265] В статье описаны некоторые изменения, произошедшие в практике психоанализа. А так же описан новый феномен, который мы определили как воспитание "чудо-детей" - своеобразных "вундеркиндов". В конце статьи раскрываются долгосрочные перспективы данного наблюдения. В статье так же описывается парадигма отношений между поколениями.
Все это отражает путь развития психоанализа из его классической формы в те подходы и техники, которые существуют в наши дни.
Теория и практика психоанализа начали своё постепенное развитие ещё до фрейдизма, в конце XIX века, когда сходные принципы практиковались в катартической терапии. Узкоспециализированный метод лечения, предназначенный исключительно для лечения неврозов (неврозы в то время считались заболеваниями нервной системы) незаметно вырос в общую теорию сознания и стал ключом к пониманию всего разнообразия человеческих эмоций и психических недугов.
Появлению новых течений в психоаналитической терапии способствовало смещение фокуса аналитической техники с цели «превратить бессознательное в сознательное» на «устранение препятствий на пути к свободным ассоциациям». Такие нововведения в практике психоанализа можно отчасти отнести к влиянию идей Спотница [5] и других авторов, методики которых сейчас объединены в понятие «современный психоанализ».
Одно из таких новшеств – снижение частоты сеансов. В рамках классического метода пациенты должны были посещать аналитика пять–шесть раз в неделю. В наши дни такое – редкость, и приёмы обычно назначают один–два раза в неделю.
Другая тенденция – это появление в терапии пациентов более старшего возраста. Отчасти, это связано с тем, что возросла длительность терапии (обычно у опытного психоаналитика со временем формируется состав из постоянных клиентов). С другой стороны, аналитики начали работать и с людьми старшей возрастной категории. Фрейд же полагал, что пожилые люди - это не очень хорошие кандидаты для психоаналитической терапии.
Пожалуй, наиболее значительное изменение - это увеличение продолжительности лечения (в своём классическом виде длительность курсов аналитической терапии редко достигала года). В наши дни терапия может продолжаться десять, двенадцать и даже тридцать лет. Случаев столь длительной психоаналитической терапии становится все больше и это уже не является чем-то шокирующим. Насколько мне известно, другие существующие психотерапевтические методики не находят основания для столь продолжительной терапии, более того – не рекомендуют такой подход.
Идея настоящей статьи родилась благодаря обнаружению нового феномена, тесно связанного с изменениями, произошедшими в практике психоанализа. Благодаря моим пациентам, находившихся в длительном анализе, я узнал, что их дети часто обнаруживают особые способности. Появление необыкновенных детей, своего рода "вундеркиндов" - это явление, которое не могло бы быть замечено в формате краткосрочной терапии.
Причем «вундеркинды» были как среди детей, рождённых у пациентов в период прохождения терапии, так и среди рождённых до того, как их родители начали лечение. Видимо, именно долгосрочная психоаналитическая терапия родителей косвенным образом способствует развитию у их детей отличительных черт.
Насколько нам известно, на сегодняшний день недостаточно освящено то благотворное воздействие, которое психоаналитическая терапия оказывает на детей пациентов. Тем не менее, в некоторых случаях наиболее впечатляющие положительные результаты анализа обнаруживаются не у пациентов, а именно уже в следующем поколении. В сущности, результаты терапии, которые пациенты привносят в свои семьи, бывают куда более впечатляющими у детей, нежели у их родителей, непосредственных объектов психоанализа. Некоторые дети обнаруживают исключительные человеческие качества – от других их отличают взаимопонимание и теплота в отношениях с родителями, личностная зрелость и настоящая мудрость. Мне бы хотелось добавить в этот список еще и «душевное здоровье», но меня останавливает от этого расплывчатость данной формулировки. Такие дети обладают высокой чувствительностью и способны понимать и выражать свои чувства, включая негативные: разочарование, гнев, неудовлетворённость и страх. Тем не менее, они не обязательно являются «вундеркиндами» в привычном смысле. У этих детей не наблюдается каких-либо экстраординарных способностей и назвать их гениальными пожалуй нельзя.
Дальнейшее содержание статьи раскроет, почему автор таким даёт детям определение «вундеркинд», то есть «чудо-ребёнок». Не последнюю роль в выборе именно этого слова сыграло предположение, что именно такие дети открывают завесу будущего семейного института. Возможно, «чудо-дети» – это первые предвестники нового, двадцать первого столетия. Если это действительно так, значит, в будущем психоанализ окажется не просто методом лечения симптомов – он изменит облик человечества.
Что касается тех детей моих пациентов, которых мы бы не назвали «чудо-детьми», они всё же являются хорошо адаптированными в жизни, здоровыми людьми. Стоит ли упоминать, что ни один из них не страдает какими-либо психическими расстройствами. Я не сразу придал должное значение факту воспитания «чудо-детей», потому что всё внимание было направлено, прежде всего, на то, что происходит во время сеансов. Но с годами пришло осознание не случайности этого феномена благодаря тому, что пациенты порой рассказывали очень трогательные истории про своих детей или делились их довольно проницательными замечаниями.
Временами я ловил себя на мысли, что в общении со своими родителями "чудо-дети" проявляют гораздо бóльшую зрелость суждений, чем сами родители. Например, одна мать говорила о своей очень умной пятилетней дочери: «Она учит меня, как я должна её воспитывать» (здесь надо отдать должное не только ребёнку, но и родителю). Другой мой клиент – сама практикующий психоаналитик – рассказывала, что её дочь однажды сказала: «Ты не должна со мной так разговаривать, потому что тогда и я буду так же разговаривать со своими детьми. Ты ведь не хочешь, чтобы я с ними так разговаривала?»
Другой пример – молодой человек звонит своей матери, чтобы сказать: «Я очень люблю тебя, мама. Ты замечательная!» У этого мужчины теплые и духовно-близкие отношения с родителями. Он самостоятелен и независим в жизни и при этом по-настоящему ценит общество своих отца и матери. Их встречи и общение всем приносят удовлетворение.
Другой мой клиент, шестидесятилетний мужчина, часто повторял: «Мой 30-летний сын Том дарит мне много радости в жизни!» Том рос в обстановке неблагополучного брака, который завершился болезненным разводом, когда Том был еще ребенком. Несмотря на это он стал успешным, гармоничным человеком, замечательным врачом, блестящим как специалист и чутким в отношении больных. Они с отцом поддерживают крепкую связь и с удовольствием общаются друг с другом. Отец уже долгое время продолжает наблюдаться у меня, стараясь побороть некоторые деструктивные модели поведения, преодолеть которые пока никак не удается.
Характерная черта этих «Чудо-детей» – эмоционально-теплые отношения с родителями, когда в значительной степени, если не полностью, преодолевается разрыв поколений, который обычно отдаляет детей от их родителей. Наоборот, в этих случаях нельзя не заметить, что взаимоотношения внутри семьи характеризуются дружелюбием, взаимным уважением и готовностью открыто разговаривать о возникающих сложностях. Такая модель взаимоотношений очень отличается от той, что существует в большинстве семей. В таких семьях о детях не просто заботятся – к ним прислушиваются.
С другой стороны, прав и тот, кто скажет, что ничего выдающегося в самом факте взаимопонимания между родителями и детьми нет. В любой «счастливой» семье должно быть именно так. Все мы встречали «чудесных» детей, выросших в семьях, далёких от психоанализа. Это поднимает ряд важных проблем. Может быть, «чудо-дети» - это просто счастливые дети? Только ли родители, прошедшие психоаналитическую терапию могут воспитать "чудо-ребенка"? А что по поводу детей самих психоаналитиков? Ведь аналитики и их дети далеко не всегда являются образцами психического здоровья. Быть может, есть что-то в родителях этих "чудо-детей" безотносительно результатов их психоаналитической терапии?
Я убеждён, что дети, родители которых проходят аналитическую терапию, имеют, по меньшей мере, одно существенное отличие от «обыкновенных» хороших детей. То же отличие, которое существует между людьми, прошедшими аналитическое лечение, и большинством здоровых, счастливых людей, никогда не сталкивавшихся с психоанализом. Благодаря анализу они развивают в себе такое сочетание способности к объективному суждению, здравомыслию, проницательности и рефлексивного сознания, какое редко найдёшь у среднестатистического, никогда не подвергавшегося психоанализу человека.
Если справедливо утверждение, что внутри счастливой семьи существуют здоровые взаимоотношения, тогда несчастливая семья – это, прежде всего, отражение нездоровых отношений между её членами. Соответственно, если у наблюдаемого пациента улучшаются взаимоотношения с членами семьи и с другими людьми, это говорит об успехе терапии и улучшении психического здоровья клиента.
Подтверждением того, что дисфункциональные люди – это плод дисфункциональных семей, служит тот факт, что практически каждый, кто обращается к психотерапевту (за исключением, вероятно, лишь будущих специалистов, проходящих курс подготовки), ожидает освобождения от эмоциональных последствий плохого воспитания, разбитой семьи, физического и/или морального насилия в детстве. Тем более необычно то, что таким людям удаётся воспитать детей с исключительными способностями – таких, которым посвящена наша статья. Появление детей - «вундеркиндов» говорит о том, что нарушен порочный цикл «генетического» повторения, и наследование «неадаптивных» шаблонов поведения из поколения в поколение прекратилось.
Как-то на одном из своих семинаров, посвящённых проблемам семьи, Карл Витакер заметил, что «Любая семейная проблема распространяется на три поколения». Фактически, большинство семей состоят из трёх поколений – прародителей, родителей и детей. При отсутствии потомства род заканчивает своё развитие. Родители формируют те модели, по которым будут воспитываться их внуки. По аналогии, аналитики перевоспитывают своих клиентов, а те, в свою очередь, выращивают своих детей по той модели, которую психоаналитик получил в ходе подготовки от своих аналитиков и супервизоров.
Природа взаимоотношений между аналитиком и пациентом такова, что анализант почти неизбежно проецирует роль родителя на своего аналитика. Поставив психоаналитика на место родителя, пациент незаметно для себя выстраивает образ семьи из трёх поколений. Аналитик становится «родителем» пациенту и «прародителем» – его детям. Так как психоаналитический процесс не возможен без переноса, ситуация с имитацией семьи неизбежна. Это вовсе не означает, что анализант приравнивается к зависимому ребёнку только потому, что он многому учится и меняется с помощью аналитика.
Пациент – это «мост» между психоаналитиком и детьми, равно как и между психоаналитиком и семьёй, друзьями. В этом смысле, анализанты передают благотворное воздействие терапии дальше в окружающий мир. На первых этапах терапевтического процесса они склонны воспроизводить в ситуации те модели отношений и поведения, которым научились от своих родителей. В дальнейшем, однако, они идентифицируются с психоаналитиком и по отношению к другим начинают воспроизводить модели, которым научились у своего аналитика. Возникает своего рода ретрофлексивный перенос /retroflective-transference/ – трансфер результатов анализа в окружающий мир. Это явление противоположно обычному переносу, когда пациенты взаимодействуют с другими или ожидают, что другие будут взаимодействовать с ними подобно тому, как это делали их родители. Эта новая модель взаимодействия с окружающим миром отражает природу терапевтических отношений.
Результатом такого ретрофлексивного переноса является более принимающее, объективное, безоценочное, тёплое и бережное отношение к другим. Осваивая такую модель поведения, пациенты совершенствуются как родители, как дети своих родителей и как члены общества. По нашему мнению, это является одной из причин появления «вундеркиндов».
Способность наших пациентов любить и заботиться – это ещё не все достижения психоанализа. Анализанты, несомненно, пользуются в жизни и другими знаниями и навыками, полученными в процессе терапии. Например, они лучше понимают, как поддерживать отношения, как происходит эмоциональная коммуникация, способны распознать бессознательные мотивации, какую функцию выполняет нарциссизм, сопротивление и перенос. Всё это позволяет пациенту расти как родитель и как личность.
Безусловно, семьи и отдельные личности являются частью более сложных социальных и экономических систем, негативное воздействие которых способно влиять как на поведенческие реакции, так и на внутреннюю жизнь. Это ограничивает возможности психотерапевтических подходов, базирующихся на предположении, что источник проблем пациента лежит внутри него самого.
Применим теперь метафору семьи в бóльшем масштабе. «Вундеркинды» – это в той или иной степени наследники результатов психоаналитической терапии своих родителей, а родители – это наследники хорошо подготовленных аналитиков. Аналитик – это «мост» между собственными аналитиками и пациентами. Каким представляется нам учитель психоаналитика?
Для того, чтобы воспитать «чудо-ребёнка», необходимо взаимодействие, как минимум, трёх поколений. И современный психоанализ – это продукт работы трёх поколений психоаналитиков. Первое поколение - это классические психоаналитики. Это первое поколение анализировал сам Фрейд. Некоторые из его учеников – такие, как К.Г. Юнг и А. Адлер – положили начало собственным «династиям», развивая новые школы и подходы к теории и практике психоанализа. За этими школами, словно фамилии, прочно укрепились названия в честь их основателей: фрейдисты, юнгианцы, адлерианцы и т.д.. Активная «мутация» в ходе эволюции привела к разным, порой противоречивым, толкованиям внутри психоаналитического движения. Первое поколение, испытавшее на себе классический метод, передало собственные версии терапевтической техники второму поколению аналитиков. Во втором поколении появились «отцы» современного психоанализа, чьё «потомство» стало третьим поколением аналитиков, нашими современниками.
Мой аналитик был учеником у последователя и анализанта Фрейда. Значит, мне Фрейд приходится «аналитическим» прадедом. Таким образом, я принадлежу к третьему поколению психоаналитической династии.
Ниже приведённая схема резюмирует возможные вариации парадигмы «трёх поколений», обозначая соединяющие их «мосты» (выделены заглавными буквами)
Внедрение современными аналитиками долгосрочной терапии дает возможность нам сделать такие наблюдения. Долгосрочная терапия позволяет не только вылечить симптом, но и совершить изменения в поведении и характере, достигнуть более глобальных целей – таких, которые краткосрочная терапия перед собой даже не ставит. Подобно медикаментозному лечению, краткосрочная психотерапия ставит перед собой задачи - помочь пациенту в снятие симптомов и облегчение боли. Долгосрочная терапия, помимо всего перечисленного, позволяет изменить характер и научиться выстраивать зрелые отношения, способствует расширению сознания и личностному росту.
Желание психотерапевта обойтись без лишних эмоциональных и материальных затрат со стороны пациентов похвально, когда этого можно достичь. Но короткий рассказ не сравнишь с романом, и месячный курс психоаналитического лечения не равнозначен долгосрочной терапии. Одни перемены могут осуществиться в ходе нескольких сессий, другие же требуют больше времени. Никто не вздумает предложить сократить период интернатуры до тридцати дней лишь для того, чтобы сэкономить время и деньги будущих врачей, это определённо не улучшит качество медицинского образования. Фрейд писал: «Желание сократить время лечения вполне понятно», но, к несчастью, «один очень важный фактор противоречит этому желанию: неторопливость глубоких психических изменений».[1; стр. 130]
И психотерапевты, и их клиенты прекрасно понимают, что однажды их отношения прекратятся. Поддерживающаяся без необходимости терапевтическая связь, скорее, вызовет неудобство у обеих сторон, нежели принесёт счастье. Совсем по-другому люди реагируют на разрыв других отношений в их жизни. Когда распадаются браки, семьи, расстаются друзья и влюблённые, мы вынуждены признать, что что-то пошло не так. Важно, тем не менее, понимать, что социальные системы поддерживаются благодаря не биологическим, а психологическим узам; а также что поведение и чувства человека в социальных контекстах во многом обусловлено всё теми же основными влечениями и их характерологическими производными, такими как перенос и сопротивление.
Порой в жизни так случается, что внешние обстоятельства разлучают лучших друзей и разрушают семьи. То же самое может происходить и в терапевтических отношениях. Терапевт может уйти на пенсию, умереть или переехать в другой город. Но в большинстве случаев разрыв любых близких отношений происходит, когда нарастает ощущение разочарования, неудовлетворённости, когда развенчиваются иллюзии и теряется надежда. Часто отношения между аналитиком и пациентом прекращаются именно по тем же причинам. Далеко не всегда терапия заканчивается по обоюдному согласию сторон, не говоря уже о том, что нередко она прерывается, так и не достигнув своей цели – обретение пациентом желаемого состояния душевного здоровья. Многие мои клиенты, если не большинство, в прошлом имели неудачный опыт психотерапии, некоторые из них неоднократно меняли специалистов.
Я не могу относить к своим достижениям прогресс тех из моих пациентов, которые исчезли после первого сеанса или отказались от терапии на начальных её стадиях. В то же время я наблюдал много людей, которые в процессе терапии формировались как личности, создавали семьи, воспитывали детей, достигали профессионального успеха, побеждали свои болезненные симптомы и становились более счастливыми эмоционально-зрелыми людьми. Не всякий из них преуспел во всех этих аспектах, но каждый достиг, по меньшей мере, одной из этих целей. Некоторые всё ещё приходят на сеансы и получают пользу от этого опыта. Они понимают, что могут завершить свой психоанализ в любой момент. Для меня очевидно, что существует прямая зависимость между продолжительностью терапии и глубиной исцеления.
За пятьдесят с лишним лет психотерапевтической работы (своей собственной и с клиентами) я понял три вещи. Во-первых, то, что пациент "приносит" в терапию, во многом предопределяет, что он получит в результате (сопротивление). Во-вторых, многое зависит от того, что вы хотите и готовы получить от своих взаимоотношений с аналитиком (перенос), и в-третьих, насколько сам аналитик готов и способен воспринимать эти ваши ожидания (контрперенос). Особенно драматический пример того, о чём я говорю, можно найти у Джозефа Уортиса – постоянного редактора «Журнала биологической психиатрии» /Journal of Biological Psychiatry/ и критика психоанализа – в заметках о личном опыте прохождения четырёхмесячного курса обучающего анализа у Фрейда. Про себя Уортис пишет, что в аналитических отношениях с Фрейдом ему удавалось сохранять «непоколебимую независимость».[6, VIII] Здесь же Уортис вспоминает, как Фрейд однажды сказал про него: «Если бы кто-нибудь меня попросил рассказать о весьма талантливом юноше Уортисе, который пришёл ко мне обучаться, то я бы сказал, что тот совершенно ничему не научился, и я снимаю с себя всю ответственность за это».[6, 128] Эта оценка оказалась весьма пророческой, ведь в итоге Уортис вместо психоанализа выбрал биологическую психиатрию и всю свою жизнь критиковал психоанализ. Он так же занимался внедрением в США инсулинокоматозной терапии для лечения шизофрении.
Как у доктора, так и у пациента взаимные ожидания складываются исходя из того, что они понимают под «психотерапией» и «исцелением». Зачастую здесь подспудно действует допущение, что пациент «болен», а, значит, терапия, прежде всего, имеет медицинский характер.
Медицина направлена на исцеление недугов, но слово «исцелить» приобретает новое значение в выражении «исцелить человека». В то время как медик освобождает от заболевания, психотерапевт восстанавливает целостность человека, предоставив ему возможность самопознания и саморазвития. Таким образом, психотерапия восполняет пробелы или исправляет ошибки, проделывая работу, которую обычно выполняет семья.
Использование медицинской модели лечения для описания психотерапевтического процесса не приводит к успеху и даже вводит в заблуждение. Концепцию психотерапии куда лучше иллюстрирует метафора семьи, ведь психотерапия - это прежде всего межличностные отношения. Иногда хороший терапевт должен вести себя как хороший родитель, а иногда хороший родитель должен вести себя как хороший терапевт. Вследствие успешной психотерапии пациенты начинают понимать, какими родителями они должны быть для своих детей, а так же становятся отзывчивыми и принимающими по отношению к другим членам семьи и друзьям.
Возможно, недовольство пациентов терапевтическим процессом или его результатами связано с тем, что понятия "лечить человека" и "лечить болезнь" часто путаются. Врач-психотерапевт не может подходить к своим пациентам так же, как медик-физиолог подходит к заболеванию. Психотерапевт может относиться к своим клиентам с уважением (или без него), быть дружески расположенным (или отвергающим), стараться (или отказываться) их понять, и всё это, безусловно, отражается на ходе лечения. Эстетическая и этическая компетенция аналитика играет куда более важную роль, чем его медицинская подготовка.
Психотерапия призвана раздвинуть границы, в которых пациент мыслит себя и окружающий мир. Это своего рода прозрение, в результате которого пациент открывает, что в процессе длительного психоанализа можно получить гораздо больше, чем просто избавление от симптома и уменьшение боли. Первичное побуждение избавиться от страданий трансформируется в поиск путей к счастью и самопросвещению. Анализанты отныне посещают сессии не только потому, что они вынуждены – они хотят этого. Если ваша цель – просвещение и духовный рост, психоаналитический процесс может длиться всю жизнь.
Существует несколько исходных предпосылок, убеждающих в справедливости наших выводов: (1) родители являются естественным связующим звеном между прошлым и будущим поколениями; (2) психотерапия способна воспитать более компетентных родителей; (3) хорошие родители воспитывают эмоционально-здоровое потомство. Отсюда ясно, что вклад психоанализа в эволюционное развитие психической жизни человека в долгосрочной перспективе выходит далеко за пределы его воздействия на современную культуру через психоаналитические спекуляции в кино и литературе или популярной психологии. Последний этап в эволюции генома человека произошёл ещё сто тысяч лет назад с появлением Homo sapiens, но эволюция человеческой души только начинается.
Стоит сделать небольшую поправку. Наши данные и размышления носят предварительный характер; несмотря на то, что они кажутся довольно очевидными, необходимо их подтверждение как со стороны клинической практики, так и путём научного исследования. Более того, результаты подобных наблюдений могут зависеть и от других факторов, помимо психотерапии. Например, данные могут оказаться артефактом в результате ошибочной выборки. Справедливо заметить, что мои клиенты принадлежат, во многих отношениях, к привилегированному слою населения и имеют как желание, так и средства к прохождению психоаналитической терапии на протяжении долгих лет; и вполне возможно, что даже без психоанализа именно привилегированная среда обусловливает появление «чудо-детей».
Нам только предстоит ответить на множество вопросов, и если эта статья подняла больше проблем, чем дала толкований, – это потому, что она скорее открывает новые идеи, нежели настаивает на выводах. Как бы то ни было, большой интерес в концепции воспитания «чудо-ребёнка» представляет тот факт, что это результат работы трёх поколений и значительного периода времени. Особое место в этом процессе занимает возможность передачи положительных эффектов анализа от родителя ребёнку и из поколения в поколение. Как говорил Фрейд, «Нет ничего удивительного в том, что психоанализ, который изначально был призван объяснить патологические явления психики, может трансформироваться в психологию здоровой психической жизни»